Несмотря на плохую дикцию, Ида поступает на драматические курсы при Малом театре. Ида хотела брать уроки танца у Айседоры Дункан, но та нашла ее тело «неантичным». У девушки, действительно, было андрогинное тело, острые, как мечи, колени и взмахи рук. Высокая и худая, она смешно смотрелась в балетной пачке. Спустя годы Идее удастся это компенсировать, превратив обнаженное тело в свой лучший сценический костюм.
Чего же Иде было не занимать, так это собственного стиля, в умении сочетать декадентство, восточную роскошь и сексуальную агрессию. Ей достаточно было одной позы, одного поворота головы, чтобы превратиться в оживший ассирийский барельеф. Аким Волынский писал о ней: «Такая дама явилась бы конечно, идеальной спутницей для любого Рокфеллера или Ротшильда. Тут вся суть, весь нерв в высочайшей декоративности. Ида Рубенштейн — это пластика, орнамент, красота, мечта о деньгах, о театре из розового мрамора. Слишком это было шикарно, слишком холодно, ослипительно и умопомрачительно, но не приятно для сердца. Кажется, всю жизнь она и боялась, и желала, чтобы кто-нибудь из-за нее застрелился».
Ида Рубенштейн покорила Париж в 1909 году, когда Сергей Дягелев впервые привез в Европу русские балеты. В 1910-м Дягилев заказал В. Серову афишу для «Русских сезонов», и художник написал портрет Иды. Он изобразил её в лучшем её сценическом костюме — абсолютно голой. Он писал ее вывернутое, закрученное винтом тело, ассирийский профиль, неживую руку, шарф, ядовитой змейкой свернувшийся у ног… Никаких аксессуаров, сопутствующих триумфу — ни вуалей, ни шкур убитых животных, ни чаш с ядом, — только острые углы и бриллианты, поблескивающие на пальцах. «Гальванизированный труп» отозвался Репин об этом портрете. Иде это понравилось: если ее, как Клеопатру, отождествляют со смертью — значит образ удался.